История дворовой девчонки

Биография Агапова Наталья Николаевна  родилась в Москве. Окончила Московский механико-технологический техникум мясной и холодильной промышленности по специальности «механик по компрессорным машинам и холодильным установкам». Следом — Высшую школу профдвижения им. Н.М. Шверника, экономист по труду. 1966–1967 гг. — чертежница-копировальщица Первого государственного подшипникового завода, Москва. 1967–1968 гг. — чертежник-конструктор Московского института специализации и комплексного развития промышленности. 1968–1984 гг. — инспектор Главного управления материально-технического снабжения; экономист, а затем инженер отдела общезаводского, холодильного оборудования и транспортных средств; инженер отдела загранкадров Управления кадров и учебных заведений; старший инженер отдела руководящих кадров московского Управления кадров и учебных заведений Министерства мясной и молочной промышленности СССР. 1984–1986 гг. — председатель профкома Министерства мясной и молочной промышленности СССР. Начальник отдела писем и заявлений трудящихся Управления делами Государственного агропромышленного комитета СССР. 1986–1994 гг. — секретарь — заведующий орготделом Московского горкома профсоюза работников АПК. Зампредседателя Московского горкома профсоюза работников АПК. 1994–2005 гг. — зампредседателя ЦК профсоюза работников АПК РФ. С 2005 г. по настоящее время — председатель профсоюза работников АПК РФ. За активную работу в профсоюзе награждена почетными грамотами и нагрудными знаками ЦК профсоюза работников АПК, ФНПР, нагрудными знаками ФНПР «За активную работу в профсоюзах» и «За заслуги перед профдвижением России», юбилейной медалью ФНПР «100 лет профсоюзам России», серебряным знаком ВКП, ведомственными и отраслевыми наградами, благодарностью Правительства РФ, почетными грамотами Государственной Думы РФ. БАРАК НА ОСТАПОВСКОМ — Наталья Николаевна, вы коренная москвичка? — Я родилась в Москве. Однако мои родители из крестьянских семей, приехали в столицу из разных деревень Тульской области. Папа участвовал в строительстве Первого государственного подшипникового завода, на котором потом и работал до пенсии. Мама была закройщицей на обувной фабрике «Парижская коммуна». Жили мы на Остаповском шоссе (сейчас — Волгоградский проспект). И это был даже не настоящий дом, а барак, когда-то переделанный из конюшни. Наверное, было тяжело, но в нашем дворе все жили так, и мы, дети, считали это нормой. И мои самые яркие детские воспоминания связаны именно с двором, где я росла до 12 лет. — Если я правильно понимаю, домашней девочкой вас нельзя было назвать? — Вы правы. Я всегда говорю, что у меня дворовое воспитание. Родители работали посменно. В ясли и детский сад я не ходила — за мной следила бабушка, которая запросто могла вместо подсолнечного масла керосин налить на сковородку… И перекусить я зачастую бегала к соседям. Наш двор был многонациональный, и мы, дети, могли зайти в любую, скажем так, квартиру, как к себе домой. Нас всегда принимали, кормили, чему-то учили. Дворовые дети играли вместе, вне зависимости от возраста. Те, кто постарше, всегда приглядывали за мелкими. Помню, в подвальном помещении жила семья мальчика, который был младше меня. В мою обязанность входило выпустить его из подвала, проверить, как он одет: есть ли шапка, не забыл ли варежки, шарф. Вот такое, воспитанное двором, чувство ответственности. Когда мы стали постарше, устраивали для своих родителей и соседей концерты в палисадниках. Сами придумывали себе костюмы, чтобы изобразить сцену, натягивали простыню и выступали. — И драк во дворе не было? — Драки были. У меня на лбу на всю жизнь осталась отметинка — это соседская девочка врубила мне металлической скобой. Еще хорошо, что не пробила голову (улыбается)! Родители, даже если и узнавали про наши ссоры, сами никогда других детей не наказывали и не ругались. Мой отец любил ремонтировать обувь. Помню, сидит он как-то во дворе со своей наковаленкой сапожника и вдруг слышит, что я кричу. Пошел посмотреть, что случилось. А меня мальчик обидел. Так вот, отец взял этого парня за голову, посмотрел в глаза и сказал: «Еще раз ее обидишь, пеняй на себя». — А как ответственная девочка, которая не боялась драк и любила выступать, училась в школе? — Я — чистый гуманитарий и в школе очень любила историю и литературу. Хотя и физику, правда, знала. Терпеть не могла химию. Окончила неплохо, но с несколькими тройками. Так что я не отличница и даже не хорошистка. Но помимо учебы были различные кружки и спорт. Я окончила музыкальную школу по классу фортепиано, очень любила танцевальный кружок, занималась фехтованием. Став постарше, увлеклась байдарками, прошла три спуска! — Судя по вашим школьным увлечениям, довольно сложно предположить, в какой именно вуз вы хотели поступить после школы. — Честно говоря, я хотела поступить в Институт мясной и молочной промышленности. Основная причина — он был рядом с домом. Но в то время я и не знала, что в этот вуз можно попасть только по блату: результаты вступительных экзаменов совершенно не влияли на возможность стать студенткой. А поскольку я не была дочкой высокопоставленных родителей, фамилия моя была абсолютно непроходная. Хотя вступительные экзамены я сдала без троек. Был еще вариант. Наша школа была с педагогическим уклоном, и все педагоги считали, что из меня могла бы получиться хорошая учительница. Прочили педагогический институт имени Ленина, но учиться там мне не хотелось. Так что от возможной педагогической карьеры осталось только свидетельство старшей пионервожатой, полученное по окончании школы. — И что же вы решили в итоге? Ведь если в вуз поступить не удалось, надо же, наверное, было идти куда-то работать? — Все решилось с помощью родителей. Папа мне сказал: «Дочка, я могу тебя устроить на свой завод, а мама — на фабрику». Я выбрала Первый государственный подшипниковый завод, потому что он был ближе к дому, чем «Парижская коммуна». Моим первым рабочим местом стал отдел главного конструктора по станкостроению. Целый год я трудилась там чертежницей-копировальщицей с окладом 60 рублей. А потом ушла, потому что на заводе нас сразу послали в колхоз, причем в ноябре! И ехать туда еще раз мне совсем не хотелось. Но без работы не сидела, сразу же перешла в Московский институт специализации и комплексного развития промышленности на должность чертежника-конструктора. Я очень хорошо печатала на машинке, действительно хорошо чертила, работала и с тушью, с рейсфедером. Но, увы, здесь я тоже задержалась ненадолго. Так уж получилось, что в мясо-молочный институт мне поступить не удалось, но, минуя вуз, я попала на работу в отраслевое министерство (улыбается). СУДЬБОНОСНОЕ МИНИСТЕРСТВО — Вот уж действительно ирония судьбы! Но как это получилось? — Одна из коллег в институте мне предложила: «Наташа, ты так хорошо печатаешь! А у моей подружки дочка работает в Министерстве мясной и молочной промышленности, и там нужна машинистка. Пойдешь?» Я согласилась и проработала в министерстве много лет на разных должностях и в разных подразделениях: экономистом, инженером, старшим инженером… Успела и замуж выйти, и сына на свет произвести, и окончить Московский механико-технологический техникум мясной и холодильной промышленности. С техникумом тоже получилось забавно. Там можно было учиться и на бухгалтера, и на технолога, но я почему-то поступила на факультет по специальности «механик по компрессорным машинам и холодильным установкам». Для меня до сих пор загадка, почему я тогда сделала такой выбор. — А как же институт? Я имею в виду профильный, куда вы не смогли поступить после школы. Работая в отраслевом министерстве, вы же имели определенные преимущества при поступлении? — Да, это было бы логично, к тому же и коллеги, руководство тогда постоянно мне говорили, чтобы я пошла в мясо-молочный институт. Даже на партком по этому вопросу вызывали. Но я сказала, что уже пыталась поступить и экзамены без троек сдала, но меня туда не взяли. И никогда в жизни туда не пойду! Максималисткой была, принципиальной девушкой. Но в министерстве у меня были, скажем так, свои университеты и свои учителя. Один из них — начальник Главного управления материально-технического снабжения, член коллегии министерства Рыбаков Константин Михайлович. Он меня научил и работать, и общаться, и не бояться высокопоставленных лиц. Когда я пришла работать к нему в приемную, он понимал, что я без образования — только школа за плечами. Он мне сказал: «Приходит ко мне посетитель. Смотришь: если есть значок — флажок разноцветный, значит, это министр союзной республики. И ты его пропускаешь, кто бы ни был у меня в этот момент в кабинете. Без значка приходит — какие угодно танцы можешь здесь устраивать, но, пока не освобожусь, ко мне пускать нельзя». Это была первая установка. А вот еще. До того как оказаться в приемной, я почти год проработала в управлении. И все знали, что я печатаю очень быстро. В результате коллеги начали и в приемную приходить с просьбами: напечатай то, перепечатай другое. Отказываться было неудобно. Через какое-то время вызывает меня к себе Рыбаков: «Наталья, на тебя люди жалуются. Обещала — и не сделала, — и продолжил: — Но я знаю, что не сделала ты не потому, что не хочешь, а потому что у тебя времени на это нет». Я объяснила, что не знаю, как поступить, если обращаются за помощью, что отказать просто не могу. И мудрый шеф дал рецепт: «Ты же знаешь, я каждое утро читаю газету “Правда” и подчеркиваю для себя интересные мне моменты. Так вот, кладешь рядом с собой газету с моими пометками, вставляешь лист бумаги в машинку, печатаешь две строчки из подчеркнутого. А потом спокойно занимаешься заданием, которое я тебе дал. И с сегодняшнего дня, кто бы к тебе ни обратился “помоги напечатать”, ты говоришь: извините, я печатаю для Константина Михайловича». Это его школа. — Полагаю, именно в министерстве началась ваша карьера на профсоюзном поприще? — Не сразу. Да, в министерстве за нами наблюдали, нас воспитывали, это была определенная кадровая школа. За мной, видимо, посматривать начали с 1970-х годов, потому что уже году в 77-м меня избрали секретарем комитета комсомола. Правда, комсомольская организация была у нас маленькая, потому что молодежи в министерстве трудилось немного. А еще через пару лет меня решили направить в Высшую школу профсоюзного движения. Но секретарь парткома тогда не подписал характеристику. Он сказал: «Вот ты сейчас уйдешь, а у нас Олимпийские игры на носу. Кто всем этим заниматься будет?» Так что в ВШПД я поступила уже после Олимпиады в 1980 году. — Что он имел в виду? — Комсомольская организация министерства относилась к Киевскому райкому комсомола, и нас плотно задействовали в подготовке к Олимпиаде-80. Было много субботников по приведению города в порядок, даже чистили крышу Белого дома! А еще — встречи с делегатами комсомольских съездов. Мы, москвичи, должны были приглядывать за гостями столицы. Приглядывать — в хорошем смысле, чтобы людям было комфортно в Москве. В общем, много было мероприятий разных. В результате мне, как секретарю комсомольской организации, выдали пригласительный билет на генеральную репетицию открытия Олимпийских игр… Но с комсомолом у меня не сложилось. Это не моя организация. А в 1984 году произошла смена министра. Новый руководитель — Сизенко Евгений Иванович — когда-то работал в Московском обкоме партии и слыл человеком суровым. Помню, брянцы (а перед этим назначением Сизенко был первым секретарем Брянского обкома КПСС) нам говорили: «Мы свое по потолку отбегали, теперь вы будете». Так и вышло. Свою деятельность в качестве министра Сизенко начал со смены команды, причем с руководства профсоюзной организации, потребовав заменить прежнего председателя человеком с более современными взглядами. Как бы мы ни относились к его решению — выполнять было необходимо. Прошла конференция, и новым предпрофкома выбрали меня. Но всего через пару лет — видимо, снова по иронии судьбы — вышло постановление партии и правительства о ликвидации нашего министерства. ИЗ БЕЗРАБОТНОЙ В ПРЕДСЕДАТЕЛИ — И вы оказались фактически без работы... — Это да, но нужно было еще пережить процесс ликвидации! Дело в том, что в аппарате нашего министерства было больше 500 сотрудников. А во вновь образованную структуру — Госагропром СССР — из них были приняты только 24 человека. Я была предпрофкома, и все проблемы подпавших под сокращение сотрудников стали моими. Я каждое утро покупала пузырек валерьянки, потому что люди приходили и плакали. Это было море слез, ведь непонятно было, куда идти работать, что делать! С моим трудоустройством тоже была проблема. Льготы при ликвидации министерств, а их было шесть, предоставлялись только штатным работникам. Став председателем профкома, я стала сотрудником горкома профсоюза, и эти льготы на меня не распространялись. Но зато был большой стаж работы в отрасли. И через какое-то время сотрудники Госагропрома пришли ко мне и предложили стать председателем профкома нового ведомства. Помню, я ответила так: «Мужики, чтобы вы меня избрали, я должна там работать. А работы-то у меня нет, и горком тоже ничего мне предложить не может». Замкнутый круг! Но отдаю должное: услышали. И через какое-то время меня пригласил замминистра Госагропрома и я была назначена начальником отдела писем и заявлений трудящихся в приемной Госагропрома СССР. — Много писем приходило? — Мы потом делали статистику: под тысячу писем в месяц! При этом работников в нашем отделе было полтора человека (начальники управлений еще не были назначены), а нам надо было всю корреспонденцию расписать по отделам. И было просто невозможно управиться со всем за рабочее время. В тот период у меня дома на пианино лежали огромные кипы писем. И по субботам-воскресеньям я мужу говорила: «Ты только мне карандашиком пиши тему обращения: механизмы, растения, скот, “пищевка” — чтобы их можно было разложить». Муж помогал. Писали, как всегда, обо всем. Помню, пришел в приемную мужчина с бутылкой какого-то лекарства и альбомом с фотографиями тех, кому оно помогло. Это лекарственное средство называлось «Бишофит», и сейчас его активно используют для лечения болей в суставах. А тогда это была новая разработка, автора которой отфутболивали на всех уровнях. Вот он и решил обратиться напрямую к министру. Я альбом вернула, письмо и бутылку приняла и передала управляющему делами. Потом все это ко мне же и вернулось. Лекарство долго стояло у меня в кабинете. Но когда у моей мамы начали болеть ноги, я решила попробовать это средство. Оно помогало отлично! Вот такая была у меня тогда работа, которую я вскоре сменила. В 1986 году, в апреле, меня избрали заместителем председателя — заведующей организационным отделом  Московского горкома профсоюза работников АПК. Здесь я проработала восемь лет. — Насколько мне известно, следующей ступенью вашей карьеры на профсоюзном поприще стала работа в Центральном комитете. — Вы правы, в 1994 году председатель профсоюза работников АПК Александр Семенович Давыдов пригласил меня на работу в качестве заместителя. Моим направлением работы были вопросы экономические и безопасности труда. В тот период место в Центральном комитете уже не было таким желанным, скажем так. Раньше туда приходили работать родственники работников ЦК, обкомов партии, потому что это было выгодно: квартиры, машины... Но в начале 90-х годов таких преференций уже не было. Времена сменились. Александр Семенович был одним из инициаторов создания Аграрной партии. Профсоюз действовал, исходя из утверждения: что бы ни происходило, но мы вернем Советский Союз. О том, что профкомы должны участвовать в приватизации колхозов, никто даже и не задумывался. В итоге первое отраслевое соглашение было подписано только в 1995 году. Да и взносов мы почти не собирали, потому что шел полный развал сельского хозяйства. К 2002 году даже долгов по зарплате в агропромышленном комплексе накопилось более 14 млрд рублей! И это при действительно мизерной зарплате селян. — При этом снижалась и численность членов профсоюза... — Да, как и во многих организациях. Но в нашем случае был один важный нюанс. Дело в том, что крестьянской части нашего профсоюза не повезло изначально. После его образования в 1919 году членами профсоюза могли стать только землеустроители — агрономы и т. п. Крестьяне, простые колхозники — не принимались. Если вы помните, эта категория работников долгое время вообще не имела паспортов. Массовый прием в профсоюз начался в 70-х годах. Тогда появились успешные и богатые колхозы, это был период максимального благополучия в крестьянской жизни. Но профсоюз при этом был не нужен крестьянам, ведь все вопросы, которыми в городе занималась профорганизация, на селе решал колхоз. К примеру, надо тебе огород вспахать — колхоз дает трактор. Нужны редкие тогда товары и бытовая техника — получи в правлении колхоза талон по системе «Урожай» и приобретай, пожалуйста, холодильник, машину, шубу… А сколько у них было санаториев! Да и зарплаты у доярок, у механизаторов были очень приличными. По крайней мере, к началу 90-х селяне были богаче, чем пищевики. Так что за двадцать лет такой жизни крестьяне так и не ощутили необходимости в профсоюзе. А потом все эти блага накрылись медным тазом: колхозов, совхозов не стало, а мотивации для вступления в профсоюз люди ощутить не успели. В общем, не только развал сельского хозяйства, ликвидация предприятий АПК, но и отношение самих крестьян к профсоюзу стало причиной массового выхода из организации. В довершение всего пищевики, с которыми мы объединились в середине 80-х, в начале 90-х годов начали активно отделяться от аграриев. Мое мнение, что причиной раскола стал исключительно личный фактор. Дело в том, что тогда большинство региональных организаций возглавляли аграрии. И к проблемам «пищевки» относились очень неоднозначно, попросту не знали специфики. Это была сложная морально-психологическая ситуация, потому что моим коллегам, предшественникам, было комфортно на всех мероприятиях — пленумах, президиумах — говорить на 90% о сельском хозяйстве: какой урожай, какие надои и прочее. И пищевики стали обижаться. К тому же «пищевка» начала развиваться, появлялись первые предприятия перерабатывающей пищевой промышленности с импортным капиталом. Процесс раскола пошел с пивоваров и табачников. Первые организации профсоюза пищевой и перерабатывающей промышленности появились в Ростове-на-Дону и Краснодарском крае. — Да, действительно ситуация сложная. Тем не менее вы из профсоюза не ушли и даже стали его председателем. — Да, профсоюзную работу я не бросила. А в 2005 году я была избрана председателем профсоюза работников АПК. ПРОФСОЮЗ. ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ — Как мне кажется, и в отрасли, и в профсоюзе, к сожалению, не стало меньше проблемных вопросов. — Была и остается проблема численности членов профсоюза. Я очень завидую коллегам из других отраслей, в организациях которых действуют крупные первички. У нас же ввиду специфики очень много организаций с численностью от 10 до 50 человек. Много частных хозяйств, которым ни профсоюз, ни колдоговор не нужны. Судите сами: фермерское хозяйство с новым оборудованием, с хорошими санитарно-бытовыми комнатами. Красота неимоверная: доильные залы карусельного типа стоят, коровы чипированные, а работающих на ферме 12 человек. О каком колдоговоре можно говорить? Или крупные агрохолдинги, владельцы которых не хотят пускать профсоюз в свою вотчину. Например, «Мираторг», руководство которого избегает даже разговоров на тему создания профорганизаций, и все наши попытки пока безуспешны. А что в итоге? Некоторые наши территориальные организации по численности сравнимы со средними первичками в других отраслях, а в обкомах работают зачастую только председатель и «полбухгалтера». — А выход-то какой — вновь объединяться с коллегами из профсоюзов родственных отраслей? — Действительно, это могло бы стать панацеей, ведь родственных профсоюзов несколько: работников пищевой и перерабатывающей промышленности, рыбной промышленности, потребкооперации… Есть и другие. Десять лет назад мы разговаривали с профсоюзом работников потребкооперации. Я предлагала создать хотя бы ассоциацию, как делают другие родственные профсоюзы. Но не сложилось. Помню, еще в начале двухтысячных вопрос о необходимости объединения поднимал Михаил Викторович Шмаков. А все смотрели на проблему со своей колокольни. Провалиться мне на этом месте, если сейчас совру, — я тогда сказала: «Да хоть золотыми буквами в уставе напишите, что профсоюзы должны объединяться, но личный фактор будет побеждать!» Люди хотят руководить, чего о себе сказать не могу, о чем неоднократно сообщала коллегам. Но — увы! — никто не согласился на объединение. Сейчас в нашем профсоюзе состоят 500 тысяч работающих. Это немного по сравнению с количеством занятых в отрасли — 1,8 млн человек. И об объединении надо было думать еще вчера. Мы сейчас снова упускаем время — и я, и мои коллеги. Пора принять решение, дать поручение центральным комитетам реально проработать вопрос об объединении. Это был бы уже шаг. И тогда можно было бы через два, через три года провести внеочередные съезды и объединиться. — Итак, укрупнить профсоюз посредством объединения не получается. Как своими силами — справляетесь? — Стараемся, конечно. С 2007 года мы стали вводить представителей региональных организаций профсоюза в районах. Есть области, где численности просто не из кого расти — нет столько работающих! Поэтому имеет смысл на таких территориях создавать межрегиональные организации. Но и это непросто. У меня, например, не хватило силенок добиться объединения Ленинградского горкома профсоюза с областным комитетом. Так и работают по отдельности… В этом году мы отмечаем 100-летие профсоюза: оцениваем итоги, говорим о будущем. Это значимый повод для того, чтобы активисты и работники профсоюза переосмыслили свою деятельность. Сегодня большинство территориальных организаций профсоюза разработали и утвердили перспективные планы развития. ЦК профсоюза, территориальные комитеты через механизмы социального партнерства смогли реализовать значимые проекты в интересах наемных работников и развития многоукладного агропромышленного комплекса страны. Надеюсь, что и впредь наше взаимодействие с Минсельхозом России, с Росагропромобъединением — отраслевым объединением работодателей, с Ассоциацией крестьянских (фермерских) хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов России, с комитетами Госдумы и Совета Федерации будет столь же плодотворным. Основания для оптимизма есть. ВНЕ ПРОФЕССИИ — Вы возглавляете отраслевой профсоюз, являетесь членом Российской трехсторонней комиссии, членом правительственной комиссии по вопросам агропромышленного комплекса и устойчивого развития сельских территорий. Но ведь есть и личное пространство Натальи Агаповой. Чем любите заниматься в свободное от работы время? — Можно сказать, что я нашла отдушину в работе, потому что после нескольких трагичных событий в моей семье я осталась одна. И муж, и сын ушли из жизни. И отпуск я позволяю себе довольно редко. Но хотя бы раз в три года я на две недели вообще отключаюсь от всего. Уезжаю в какую-нибудь страну, без знания языка… И десять дней молчу. Разгадываю кроссворды и судоку, езжу на экскурсии. А в выходные мне обязательно нужно один день отлежаться, просто посмотреть телевизор. Так уж получилось, что я по жизни люблю часы и телевизоры (улыбается), и сейчас у меня новый телевизор с такой современной функцией: говоришь, что тебе надо, и он показывает. Удобно. Ну, а во второй день надо что-то приготовить, погладить, постирать. Но стараюсь хотя бы раз в месяц побывать в театре или посмотреть новый фильм в кино, как раньше делали с мужем.